ПРОЕКТ NEMOSKVA И ПРОБЛЕМА ЦЕНТРА И ПЕРИФЕРИИ 

ДИСКУССИЯ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО СЕМИНАРА «МЕСТО ИСКУССТВА»

ВСТРЕЧА №1 

В рамках первой встречи семинара «Место искусства» из цикла «Российское современное искусство в контексте оппозиции «центрпериферия» мы поговорили о проблеме глобальных проектов в сфере искусства и их связи с политическим, институциональным и территориальным контекстом на примере проекта ГЦСИ-РОСИЗО NEMOSKVA. В рамках дискуссии Полиной Лукиной, входившей в команду организаторов, был подготовлен доклад о проекте NEMOSKVA.

 

Участники дискуссии:

Полина Лукина

Наталья Смолянская

Татьяна Миронова

Дима Филиппов

Мария Корчагина

Лёля Милановская

Людмила Алябьева 

Софья Фёдорова

Александр Ильин

Анна Ассонова

Кристина Пестова

Марина Сазоненко

Татьяна Фадеева

Анастасия Нефёдова

Анастасия Разумова

 

1. Подробнее о проекте NEMOSKVA см. на сайте проекта nemoskva.art

 

1. NEMOSKVA  — СОДЕРЖАНИЕ И РЕЗУЛЬТАТ

 

ПОЛИНА ЛУКИНА (П.Л.): Проект NEMOSKVA — это 5-летний проект, в этом году (2018 прим. ред.) прошел этап 1. Цель проекта - создание многофункциональной платформы, направленной на развитие и продвижение современного искусства как внутри страны, так и на международной арене. Если следовать логике проекта, то первый год был исследовательский и делился он на 2 масштабных мероприятия: первое — локальные исследования. 27 исследований в 29 городах России, проведенных локальными экспертами (исследования представлены на сайте nemoskva.art прим. ред.). Второе — международный передвижной симпозиум в 13 городах по Транссибирской магистрали. В каждом из городов проходили дискуссии, публичные лекции, а также передвижная выставка идей нереализованных проектов региональных художников. И самое важное — это ревью идей нереализованных проектов, на котором художники рассказывали о своих идеях, которые они по каким-то причинам не могут воплотить сейчас в жизнь. 

Основной целью этого этапа было сформировать актуальную картину российского современного искусства, потому что, несмотря на все попытки, эта тема не очень исследована. Вторая важная цель — понять, какие существуют проблемные зоны, чтобы впоследствии попытаться их решить.

Качественным и количественным результатом первого этапа было создание базы проектов региональных художников: база портфолио и база идей. Кроме того, многие исследователи из регионов, которые не попали в общие исследования, представленные на сайте, немного возмущались: «Почему нашего города нет? Давайте мы напишем, мы готовы». И такая инициатива, которая исходила с мест, была хорошим достижением. 

Если говорить о какой-то смысловой значимости проекта, то NEMOSKVA поднимает проблему «центр-периферия» в рамках территории России и в глобальном контексте. Мне кажется, можно выстроить какую-то параллель между глобальным «центром-периферией» и национальным. 

Это проект о территории. Сама Транссибирская магистраль как смысловая доминанта проекта  базируется на территории. Название проекта — NEMOSKVA — достаточно спорное и провокационное. Это очень простая бинарная структура, намеренный территориальный подход, который воспроизводит оппозицию «центр-периферия». Опять же это говорит о непроработанности колониальной травмы страны. Внутренняя колонизация создала культурную дистанцию между центром и периферией. 

 

АНАСТАСИЯ НЕФЕДОВА (А.Н.): Лекции, которые проходили по траектории городов, их темы и то, кто их читал, — они были как-то обусловлены запросами территории, на которой они проводились?

 

П.Л.: Пермь, Екатеринбург, Нижний Новгород — это города с сильной сценой современного искусства, там были более глубокие темы лекций. В Улан-Удэ, например, Яра Бубнова читала лекцию на тему «Искусство для 21 века: путеводитель и полезные советы». Это широкая тема, где можно простым языком рассказывать очевидные вещи. Мы знаем, что в Улан- Удэ публика не очень подготовлена к серьезным темам. Это фактор развития среды в этом регионе.

2. ПРОБЛЕМА ПОГРУЖЕНИЯ В ЛОКАЛЬНЫЙ КОНТЕКСТ И ГЛОБАЛЬНАЯ СТРАТЕГИЯ ПРОЕКТА

 

ТАТЬЯНА МИРОНОВА (Т.М.): В контексте проекта NEMOSKVA почему вы вообще ставите вопрос о существовании центра и периферии? Насколько в контексте современного искусства это важно? Если какое-то освоение региона все равно происходит через личное восприятие, не делает ли разделение на центр-периферию наш будущий опыт предустановленным? Мне кажется, что с этим связано то, что регионы попадают не столько в сферу интересов художников и кураторов, сколько становятся темой. Например, проект «По краям», который делали Department of Research Arts, для меня является примером выставки, не связанной с внутренним интересом к региону и пространственному исследованию искусства, это скорее интерес к региону как к теме, как к тренду. 

И второй момент: у меня есть противоречие с интенсивностью ритма, и с тем, что в основе заложена демифологизация региона, заложена цель, чтобы посмотреть на пространство по-иному. Но как на это посмотреть по-иному, когда у тебя есть режим, где ты не сталкиваешься с местными жителями, местной историей? Сталкиваешься только с институциями, каким-то регламентированным количеством людей — не проживаешь это место.

 

МАРИЯ КОРЧАГИНА (М.К.): У меня немного вопросов про глобальную стратегию проекта. Далее по списку — 2019 год. Это зарубежный проект, то есть выставка будет другая? 

 

П.Л.: Это будет выставка уже реализованных идей, реализованных проектов. 

 

М.К.: Получается, что в Венеции и Брюсселе будут масштабные проекты. Такое исследование о российском искусстве представляется сначала в Европе, а потом у нас в России. Тогда вопрос: ставит ли проект первостепенной задачей продвижение сначала на международной арене, а потом налаживание диалога в России? Не усугубляется ли в таком случае вопрос, что Россия  — это некая периферия по отношению к западу как к центру? Почему именно такая последовательность работы с отечественным искусством: сначала там, а потом здесь? 

 

Т.М.: Насколько для тебя и для всех разделение центр-периферия существует? 

 

П.Л.: Мне кажется, это не то деление, которое возможно навязывать специально, но оно существует. И некоторые художники работают, исходя из этой позиции, происходит самоэкзотизация. Что касается вопроса по поводу контекста. Кроме симпозиума, был еще этап локальных исследований. Его часто не замечают, но это, мне кажется, даже более важный этап, когда специалисты, которые живут в этом контексте долгое время, давали свою оценку актуальным событиям, тому, что происходит в регионе с современным искусством. 

 

ДИМА ФИЛИППОВ (Д.Ф.): Когда я сидел у себя на родине, я видел выставки проекта СТАРТ, например. То обещание, которое они давали как площадка. Что где-то там есть ГЦСИ в Екатеринбурге, что если я подам какую-то заявку, и т.д. То есть вы в этом проекте занимаетесь фактически тем же самым: вы даете обещания. Вы говорите, что у вас в следующем году будет выставка где-то в Брюсселе, на Венецианской биеннале… 

 

АНАСТАСИЯ РАЗУМОВА (А.Р.): Мария упоминала такой вопрос, что Россия становится периферией. То есть сначала, грубо говоря, нужно «‎засветиться» в Европе, а потом только русский человек может это принять. 

 

П.Л.: Я не могу говорить за художников, но мне кажется, что это рабочая стратегия входа в международное арт-сообщество: выставиться сначала где-то за рубежом и потом стать продаваемым у себя в стране. 

 

3. ПРОБЛЕМЫ КУЛЬТУРНОЙ ПОЛИТИКИ И ХУДОЖЕСТВЕННОЙ СРЕДЫ

 

НАТАЛЬЯ СМОЛЯНСКАЯ (Н.С.): Но есть и другой момент. Это вопрос, связанный с культурной политикой. Как у нас выстраивается культурная политика, почему мы не знаем, когда запускается такого рода проект? Это должен быть проект, который обсуждается и в котором все участвуют. И не с марта по май проходят исследования (если это действительно исследования), а исследование должно занимать по крайней мере три года. Получается такое «‎пустить пыль в глаза», что нам очень характерно. Это связано с отсутствием и невыстраиванием культурной политики во многих направлениях. В том числе в отношении того, какие выставки привозить и показывать.

Почему бы ни привозить и ни показывать на регулярной основе по какому-то определенному плану выставки, которые будут раскрывать искусство регионов? Почему нужно устраивать такое дорогостоящее путешествие на Транссибирском экспрессе, который, естественно, волнует воображение западного человека. То есть это экзотизация того же самого Транссибирского экспресса. А нужно ли это было для проекта? 

 

Д.Ф.: Просто такие большие проекты всегда ставят большие вопросы: что искусство, что не искусство, что территория, что не территория. А здесь есть ощущение, что он сделан для того, чтобы устоявшиеся шаблоны укрепить еще больше. То есть вы не задаете вопросы внутри этого проекта. 

 

АЛЕКСАНДР ИЛЬИН (А.И.): Можно ли конкретно сказать: как себя чувствуют художники в России? Если бы я был художником, мне было бы интересно понять, что мне нужно делать, чтобы выйти на международный уровень. Была ли дискуссия о том, как вообще этот механизм устроен? 

 

П.Л.: Есть проблема малой репрезентации художников на международной сцене. Нет институций в регионе, которые занимаются современным искусством. Нет специального образования. Есть также проблема коммуникации между регионами, между международными кураторами и российскими. 

Мне кажется, обособленность регионов, понимание регионов как одной большой периферии, слитой и однородной, — это все следствие истории страны. В плане работы с этой травмой художники применяют деколониальную эстетику — это та эстетика, которая снимает оппозицию «центр-периферия» и выстраивает альтернативную историю. То есть ты не работаешь в плане центра–периферии, а создаешь свое видение, самоидентифируешься и с собой, и с регионом, и со страной как-то по-своему, альтернативным путем. 

 

4. ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ ПРОЕКТА И ВОЗМОЖНОСТИ АЛЬТЕРНАТИВНОГО ПОДХОДА

 

АННА АССОНОВА (А.С.): Мне кажется, такой проект выставочно-заставочный, и, как я понимаю, какого-то осмысления в первичном пространстве он не предусматривает. Но интересно то, что вокруг него запускается дискуссия в обществе, и в этом есть какой-то плюс.

 

А.Н.: Когда появляется такая возможность общения между регионами, городами, это очень хорошо. Потому что людям, живущим там, не хватает информации, они жаждут встречаться и обсуждать. Не хотелось бы, чтобы это была единичная история. 

 

Т.М.: Я не уверена, что для современного искусства может работать такая ситуация, когда приезжают эксперты с набором понятий, что-то рассказывают, дискуссия происходит или нет — и все расходятся. Это и есть симптом «центра-периферии», что центр ощущает себя как центр, а периферия как периферия. Мне кажется, что есть какие-то альтернативные модели, которых я, например, не знаю, но их интересно найти и решить. Я не знаю, как эта проблема может быть решена в таких больших проектах.

 

К.П.: Мне в этом проекте видится больше позитивных сторон, чем отрицательных. Один из самых главных плюсов проекта в том, что туда приезжают иностранные инвесторы и потом они могут вернуться в регион. У меня есть пример моей любимой Ульяновской области, в которой, на удивление, развивается креативная индустрия. Они позвали немцев, которые приехали и построили им модель арт-резиденции. Разве это плохо? Тоже абсолютно модель «центра-периферии». Нетворкинг никто не отменял, и надо учиться как-то с этим работать.

 

ЛЮДМИЛА АЛЯБЬЕВА (Л.А.): Я для себя эту оппозицию «центр-периферия» решила обойти следующим образом: лучше работать поверх политических границ, прочертить очевидные связи  и, например, наладить отношения Сибири и Красноярска, скажем, с Хельсинки или Копенгагеном, или с Осло, где одинаковые потребности в том, что касается дизайна и моды. Поскольку нам есть чем обмениваться друг с другом — все это работает. Я не уверена, что это будет работать в том, что касается современного искусства, хотя почему нет? Сообщество, которого на карте вроде бы и нет, на карте современного искусства присутствует.